есть воды, более глубокие, чем те, через которые нет моста.©
итак, я пришла с кусочком...чего-то. подарочного. для Рыбе-Лис 
прошу прощения, что пока не очень определенно и не то чтоб оптимистично. но вот прямо сегодня нужно почему-то, между Днями рожденья, Рождеством и Новым годом.
Название: Двери холмов
Фандом: Hobbit RPS AU
Автор: fromdarkwater
Жанр: вневременное AU около ирландских легенд, ожидаются романс и ангст
Пейринг: Эйдан/Ди(а)н
Рейтинг: ожидается R
Предупреждения: осторожно, альтернативное всё
Посвящение: для Рыбе-Лис, вариация на тему ее волшебной заявки
Однажды – случилось это, кажется, в середине весныОднажды – случилось это, кажется, в середине весны, – глава клана О'Горманов уехал на охоту и долго не возвращался, так что молодая жена его Ниав не утерпела и, выскользнув в сумерках из замка, отправилась навстречу мужу с маленьким сыном на руках. Когда солнце раскаленным металлом разлилось по горизонту, она как раз взошла на вершину невысокого холма. Там она услышала необычайно звонкую, завораживюще ритмичную музыку, и сердце женщины стало стучать быстрее, в ритме глухих ударов барабанов, раздающихся словно бы из-под земли, а ноги не желали стоять на месте, стоило зазвучать пронзительным скрипкам. Прижав к груди сына, она стала спускаться по противоположному склону холма, затем, не найдя там источника музыки, в которой стала различать непонятные ей слова, бродила у подножия. Опустившийся на землю вместе с темнотой туман окутали ее, кожа покрылась мурашками от холода. Ребенок проснулся и начал хныкать: он почувствовал волнение матери в слишком крепком ее объятьи. Вновь поднявшись на вершину, изможденная Ниав застыла, она вслушивалась в музыку, которая, казалось, доносилась то со стороны деревни, то с самой горы Дувруйм. Наконец, завидев в темноте огни факелов приближающейся охоты, женщина испытала смесь облегчения и разочарования, потому что стук копыт и лай собак становился громче и заглушал словно бы начавшую отдаляться и таять мелодию.
С тех пор она потеряла покой, то и дело тоскливый ее взгляд находил окно, за которым высились поросшие еловым лесом холмы. Прошло немного времени, и одним вечером ей удалось улучить момент, когда муж рано и крепко уснул – не без помощи хмеля – и сын тоже сонно вздыхал, сытый, он ворочался у нее на коленях, сжимая в кулачках ткань материнской рубахи. Поручить ребенка заботам кормилицы Ниав не могла, потому как сама отказалась от ее услуг, следуя наставлениям собственной бабки. В то же время силы, влекущие ее прочь из замка, не позволяли женщине мешкать, и мальчика, устроенного в шерстяном платке, повязанном поперек материнской груди, снова пришлось взять собой. И больше никто не смог бы поручиться, что стал свидетелем нового, безрассудного и почти не осознанного побега Ниав из замка.
Ночь выдалась ненастная, ветер сыпал холодную морось женщине в лицо. Улыбка, появившаяся на губах Ниав, вновь услышавшей волшебную музыку, наверняка испугала бы ее мужа. Снова она стала следовать за голосами скрипок и неизвестных певцов, все дальше уходя в холмы. Так она бродила по этой дикой местности, среди редких елей и замшелых валунов, пока, наконец, обогнув очередной холм, не заслышала особенно громкую песню. Вот совсем неподалеку показалось скопление огней, капли дождя блестели в ореолах света. Ниав различила фигурки музыкантов и танцующих в круге существ; вид они имели самый разнообразный и причудливый. То и дело мелькающие в свете фонариков зеленые одежды и красные колпаки, конечно, не оставляли сомнений в том, что касается рода, к которому принадлежали эти создания. Ниав подобрала юбки одной рукой, а другой обхватила выглянувшего из импровизированной люльки ребенка. Поскальзываясь в грязи, она сбежала по склону. Желание присоединиться к диковатой пляске доброго народа было непреодолимо.
Однако путь Ниав внезапно преградила женщина, маленькая, хоть и выше многих танцующих малюток. Ниав, налетев на нее, едва не упала.
– Ну-ну-ну, милая, – строго сказала маленькая дама в совершенно сухом сером плаще, выставив руки перед собой, – не торопись так, побереги свое дитя.
Ниав, словно оглушенная, застыла перед ней, тяжело дыша. Безумие постепенно отпускало ее, оно ушло не совсем, но достаточно, чтобы за звуками музыки она услышала надрывный плач собственного сына. С неестественной готовностью повинуясь жесту незнакомки, женщина отдала мальчика в ее руки. Ши – а она, несомненно, была ши – нахмурилась и задумчиво погладила мальчика по золотистым кудряшкам, затем бережно спрятала под плащ – ребенок тут же затих – и поманила его мать за собой.
– Может, тебе, дорогая, это и невдомек, но мы в этих краях не любим, чтобы нас так уж назойливо преследовали и подслушивали, – тон ее был на удивление ворчливым для столь молодого голоса, – очень уж ты…легка на подъем, как я погляжу. Мужу твоему и за порог такую пускать не следует. Впрочем, ты-то мне как раз и нужна, какая удача…
Ниав пришлось наклониться, чтобы ясно слышать незнакомку, голос которой сливался с шелестом травы. Они уходили прочь от волшебного хоровода, и музыка быстро затихла, словно с каждым шагом они отдалялись от танцующих сразу на четверть мили. Остановились они совсем скоро. На склон легла полоса бледного света, когда перед незнакомкой открылась дверь, ведущая прямо вглубь одного из холмов. Ниав и тут пришлось последовать за ши, потому что та шла первой и уже внесла под холм ее сына. При зеленоватом свете гнилушек они двинулись вперед по длинному земляному коридору, потом свернули, снова свернули, еще и еще, пока не оказались в небольшой комнате. Главным предметом здесь было внушительное – во всяком случае, много больше того, что могло бы понадобиться маленькой ши – ложе из мха и причудливо сочетающихся с ним дорогих тканей, мехов и подушек. С потолка, подвешенные к пронизавшим холм змеистым кореньям, свисали пучки душистых трав, пол был мягким и, как показалось Ниав, даже теплым, словно ходишь по чему-то живому.
– Подойди, – велела женщина из мирного народа.
Испуганная гостья отметила теперь, какая гладкая и белоснежная у ши кожа, как печальны похожие на лесные озера темные глаза.
– Ты доверила мне свое дитя, – Ниав задрожала, заметив острые когти фейри, оказавшиеся у самого горла ее малютки. – Позаботишься ли ты о моем?
Ши потянула за край покрывала, открывая взгляду Ниав спящего на постели ребенка. Он был крупный, совсем как человеческий мальчик лет десяти, был ладно сложен, только кожа его имела неприятный землистый оттенок и, покрытая сетью странных морщинок, каких вы не увидели бы ни у одного старика, напоминала древесную кору. В целом вид его скорее наводил на мысль о болезни, чем о волшебном происхождении ребенка.
– Бузина, с которой он связан от рождения, умирает. Ваши жадные пахари взорали землю у подножия замкового холма, которая оставалась не тронутой сотни лет, и сильно повредили дереву, оказавшемуся у них на пути. К счастью, они были слишком ленивы, чтобы выкорчевать его. Мой сын умирает вместе с деревом, и теперь только человеческое молоко может вернуть ему силы. Если ты согласишься стать для него кормилицей на три ночи, я сделаю так, что до праздника летних костров ты сможешь видеть наши танцы и слушать нашу музыку без вреда для себя. Кроме того, в должное время мой народ отблагодарит тебя, ничего ради этого не жалея.
Она говорила быстро, боль и горечь в ее тихом голосе пробудили в сердце Ниав подлинное, не навязанное никакой магией сострадание. Она перевела взгляд со своего сына, мирно спящего на руках у ши, на умирающего мальчика и встала на колени у его изголовья. Кожа его, как на вид, так и на ощупь, оказалась совсем сухой, губы растрескались, но кровь на них не выступала. Грудь его едва вздымалась при вдохе, а глаза той ночью он так и не открыл.
Итак, освобожденная от власти одного колдовства, Ниав сразу оказалась под влиянием другого. Кроме того, она твердо намеревалась исполнить данное ши обещание и из-за природной своей доброты. Случилось так, что следующим же утром в ворота замка на полном скаку ворвался вороной конь: танист* клана принес весть о том, что накануне ночью люди Мак Меры угнали несколько коровьих стад вместе с тремя славными быками. Еще до полудня глава О'Горманов, собирая своих воинов по пути, устремился к восточным границам клановых земель. Тревожась за мужа и в то же время планируя новый побег в холмы, хозяйка замка отослала от себя окруживших ее назойливых женщин и стала ожидать заката, потому что была предупреждена, что никто из мирного народа не явится ей при свете солнца, чтобы указать верный путь. Когда зажигались первые звезды, она оставила сына на попечение одной из приближенных дам, выбралась из замка и пустилась в короткий путь среди холмов, следуя за блуждающим огоньком.
В ребенке из доброго народа произошли уже заметные перемены к лучшему. Его мать напевала странную бесконечную песенку ему на ухо, пока Ниав кормила его, и скоро он открыл глаза и сам уже слабо тянулся к кормилице. Красота его стала угадываться в искаженных болезнью чертах. Более дикая, чем красота его матери, она пугала и завораживала, как завораживает жертву хищник. Под двумя пронизывающими взглядами – его и маленькой женщины – краснеющая Ниав сидела без движения на ложе из мха, как ей казалось, много часов, и темные кудри мальчика щекотно касались ее покрытой мурашками кожи.
Минуло несколько ночей, проведенных Ниав под рукой у спящего мужа и по правую его руку – за пиршественным столом, когда празднование очередной удачной охоты или победы в стычке с соседями заканчивалось к рассвету. Женщину терзало смутное беспокойство, жажда и зов холмов, и, когда она уже вконец измучилась, ее грозящее вот-вот иссякнуть терпение было вознаграждено. Один из родичей мужа стал нахваливать ему оленей, что водились в лесу далеко на юге, и скоро уговорил его отправиться на охоту с тем, чтобы заночевать потом у него в замке, стоявшем ближе к тем местам. Выехали они до рассвета.
На этом, однако, везение Ниав и закончилось. Когда погасли сумерки того же дня, не успела она выбраться из замка и заметить путеводный огонек, как раздался шум погони. Всадники быстро нагнали и окружили женщину, застав ее на открытом взглядам пустынном склоне холма. Оцепеневшая среди громкого ржания лошадей и пляски факельного огня, она сжалась в комок, опустилась на сырую траву и не двигалась с места, пока муж, подъехав вплотную, не поднял ее на ноги. Когда же он пожелал узнать причину ее ночной отлучки, испуганная женщина готова была все ему рассказать, но, открыв рот, не смогла вымолвить ни слова. Смирив свою ярость, Галван О'Горман подсадил молодую жену на своего коня и увез в замок. На следующий день, поразмыслив о том, что влекло ее в холмы и кое-кого порасспросив, он ужаснулся при мысли об опасности, которой столько раз уже мог подвергаться вместе с матерью и Диан, его единственный и совсем еще беззащитный наследник. Пока старший О'Горман размышлял так, сидя с мрачным видом у камина после вечерней трапезы, мальчик, подойдя к нему, стал играть со шнурком его туники, смеясь и демонстрируя милейшие ямочки на щеках. Отец потрепал ребенка по золотистым волосам и внутренне содрогнулся: именно таких, золотоволосых и голубоглазых малюток обычно похищали жители холмов.
Вот как вышло, что кормилица из человеческого рода не явилась к фейри на третью, последнюю, согласно уговору, ночь. На девять месяцев поразила ее немота, однако других последствий нарушения обещания ей испытать не довелось. Каждое утро, когда муж стал отпускать ее от себя, она спускалась с замкового холма и стояла у кромки поля, рядом с высохшим стволом бузины. Когда дар речи вернулся к Ниав, она запретила кому бы то ни было прикасаться к дереву, но велела удобрять почву вокруг, и спустя некоторое время из земли появился побег, выросший из, казалось, мертвых уже корней.
***
Над полем, недавно вспаханным под озимые, кружили вороны. Ноги вязли среди комьев сырой земли, зато небо пронзительно синело, и в такой солнечный день удобно было пустить в глаза врагу луч-другой, отраженный от щита. Если только ты сам не стоишь к светилу лицом. Диан прищурился: четыре человека. Следовало обойти их половчее, например, свернуть к правой кромке поля, там самая крепкая изгородь – и спину прикрывать не придется.
Мужчины приблизились, и Диан скривился, снимая с пояса меч.
– Обходишь свои владения, воробьенок?*
– Кухулин тоже был невысок, брат. А это кто, твои оруженосцы? – хмыкнул Диан, указывая на троих незнакомых воинов, остановившихся за спиной Руарка О’Гормана.
Диан удивился глупости кузена, судя по расцветке плащей заключив, что двое незнакомцев – из клана Мак Мера. Нашел, с кем сговориться.
– Это мои люди, – дернул подбородком Руарк.
Ухмылка его не предвещала честного боя. Значит, не зря Диан прихватил с собой легкий круглый щит: не придется, боясь обвинения в трусости, отбрасывать его перед трусами, напавшими вчетвером на одного.
– Мне кажется, ты своих и чужих попутал, – Диан стал потихоньку обходить их. – Чья в тебе кровь, Руарк? Кому ты в верности клялся, в чьем доме ел и пил вчера, с кем охотился третьего дня?
– С вождем. Но ты во главе охоты скакать не будешь, мелюзга, и так надоел до смерти.
– Как скажешь, – скрипнул зубами Диан.
Вождь О'Горманов был нелепо, но жестоко ранен на охоте клыками дикого вепря. Что же обнаружит он, когда сможет встать с постели? Что многие, кому он доверял, поспешили признать его мертвым? Что знать перегрызлась за главное место за столом, стоило лишь дать ей протрезветь после его пиров? Что его наследник убит? Гораздо хуже – убит трусом и предателем, собственным двоюродным братом, опорочившим честь рода.
Первый рубящий удар он принял на окованную сталью кромку щита. Клинок соскользнул, а чтобы избежать следующего выпада Руарка, Диану пришлось только слегка пригнуться. Уворачиваться он мог долго. Мало кто умел соответствовать своему имени так, как он, значительно превосходя своих врагов не в росте и силе, но в скорости и ловкости*. «Оруженосцы», поначалу державшиеся в стороне, стали наступать, когда поняли, что их запыхавшийся в тяжелой кольчуге предводитель сам с О’Горманом не справится. Один из Мак Мера сумел достать Диана, попросту пробив его щит длинным и тяжелым наконечником копья – острие вскользь задело лоб О’Гормана. Он утер рукавом кровь, заливающую глаза и, отбросив щит, выдернул из-за пояса кинжал, который спустя несколько мгновений уже нашел сердце обидчика: труп Мак Мера с торчащей в подреберье рукоятью клинка рухнул на землю, тартан плаща беспомощно захлопал на ветру. Сородич убитого тут же с воинственным ревом бросился на Диана, сбил его с ног, но и сам не увернулся от подсечки. Они покатились по земле, и Диан, придушенный весом противника, потерял меч, а в борьбе за чужой был ранен в бедро. Дело, однако, стоило того. Освободившись от хватки второго обмякшего Мак Мера, Диан встал на колени и утер лицо. Слипшиеся от запекшейся крови и грязи волосы падали на глаза, силы иссякали. Он попытался подняться, но глупый, мощный удар древком копья в живот выбил из него весь дух, Диан съежился на земле, взвыл от боли и злости. Упущенный из поля зрения Руарк трусливо подошел сзади, дернул за плечо, заставляя выпрямиться, сжал шею медвежьей хваткой. Диан рванулся прочь изо всех сил, но чьи-то руки – должно быть, безымянный дружок кузена – удержали его, пока другая рука всадила нож в спину.
Небесная синева слепила. Тело, выгнутое от боли, обмякло. Диану казалось, что, проделав дыру между лопатками, сквозь него пробивается острый древесный корень. Он ждал смерти. В шум ветра и далекого леса вплелся едва различимый тоскливый и бархатистый голос флейты. Он разносился над пашней, креп, звал в темноту, как сильный прибой накатывал и уносил прочь от боли. Потом Диан услышал ругань и крики, недоумение в голосах его противников сменилось ужасом, безумный ужас отражался и на посеревшем лице Руарка, – он смотрел куда-то в сторону холмов, а потом исчез из поля зрения Диана. Послышалось странное чавканье, Диан почувствовал, что земля под ним стала мягкой, как трясина. Кто-то схватил его за ногу, и, не без труда повернувшись, он наблюдал, как, проседая, громко хлюпая, земля стала заглатывать живых и мертвых. Хрипя, за лодыжку Диана цеплялся Руарк, но тут на его руку безжалостно наступила чья-то нога. Придавленная кожаным сапогом конечность сразу ослабла и вскоре исчезла под землей вместе со всем телом. Стало очень тихо.
– Если я нарушу данное слово, пусть небо падет на меня и раздавит, пусть твердь разверзнется и поглотит меня, – незнакомый голос у Диана над головой мрачно повторил клятву предков.
Он различил высокий темный силуэт говорившего, прежде чем закрыть глаза и провалиться, наконец, в беспамятство.
*Танист – заместитель вождя клана.
*Имя отца Диана – Gealbhan - происходит от гаэльск. gelbann – "воробей".
* Dianach, Dian (как Диан Кехт))) - "быстрый, расторопный, быстро бегущий"
прошу прощения, что пока не очень определенно и не то чтоб оптимистично. но вот прямо сегодня нужно почему-то, между Днями рожденья, Рождеством и Новым годом.
Название: Двери холмов
Фандом: Hobbit RPS AU
Автор: fromdarkwater
Жанр: вневременное AU около ирландских легенд, ожидаются романс и ангст
Пейринг: Эйдан/Ди(а)н
Рейтинг: ожидается R
Предупреждения: осторожно, альтернативное всё
Посвящение: для Рыбе-Лис, вариация на тему ее волшебной заявки
Однажды – случилось это, кажется, в середине весныОднажды – случилось это, кажется, в середине весны, – глава клана О'Горманов уехал на охоту и долго не возвращался, так что молодая жена его Ниав не утерпела и, выскользнув в сумерках из замка, отправилась навстречу мужу с маленьким сыном на руках. Когда солнце раскаленным металлом разлилось по горизонту, она как раз взошла на вершину невысокого холма. Там она услышала необычайно звонкую, завораживюще ритмичную музыку, и сердце женщины стало стучать быстрее, в ритме глухих ударов барабанов, раздающихся словно бы из-под земли, а ноги не желали стоять на месте, стоило зазвучать пронзительным скрипкам. Прижав к груди сына, она стала спускаться по противоположному склону холма, затем, не найдя там источника музыки, в которой стала различать непонятные ей слова, бродила у подножия. Опустившийся на землю вместе с темнотой туман окутали ее, кожа покрылась мурашками от холода. Ребенок проснулся и начал хныкать: он почувствовал волнение матери в слишком крепком ее объятьи. Вновь поднявшись на вершину, изможденная Ниав застыла, она вслушивалась в музыку, которая, казалось, доносилась то со стороны деревни, то с самой горы Дувруйм. Наконец, завидев в темноте огни факелов приближающейся охоты, женщина испытала смесь облегчения и разочарования, потому что стук копыт и лай собак становился громче и заглушал словно бы начавшую отдаляться и таять мелодию.
С тех пор она потеряла покой, то и дело тоскливый ее взгляд находил окно, за которым высились поросшие еловым лесом холмы. Прошло немного времени, и одним вечером ей удалось улучить момент, когда муж рано и крепко уснул – не без помощи хмеля – и сын тоже сонно вздыхал, сытый, он ворочался у нее на коленях, сжимая в кулачках ткань материнской рубахи. Поручить ребенка заботам кормилицы Ниав не могла, потому как сама отказалась от ее услуг, следуя наставлениям собственной бабки. В то же время силы, влекущие ее прочь из замка, не позволяли женщине мешкать, и мальчика, устроенного в шерстяном платке, повязанном поперек материнской груди, снова пришлось взять собой. И больше никто не смог бы поручиться, что стал свидетелем нового, безрассудного и почти не осознанного побега Ниав из замка.
Ночь выдалась ненастная, ветер сыпал холодную морось женщине в лицо. Улыбка, появившаяся на губах Ниав, вновь услышавшей волшебную музыку, наверняка испугала бы ее мужа. Снова она стала следовать за голосами скрипок и неизвестных певцов, все дальше уходя в холмы. Так она бродила по этой дикой местности, среди редких елей и замшелых валунов, пока, наконец, обогнув очередной холм, не заслышала особенно громкую песню. Вот совсем неподалеку показалось скопление огней, капли дождя блестели в ореолах света. Ниав различила фигурки музыкантов и танцующих в круге существ; вид они имели самый разнообразный и причудливый. То и дело мелькающие в свете фонариков зеленые одежды и красные колпаки, конечно, не оставляли сомнений в том, что касается рода, к которому принадлежали эти создания. Ниав подобрала юбки одной рукой, а другой обхватила выглянувшего из импровизированной люльки ребенка. Поскальзываясь в грязи, она сбежала по склону. Желание присоединиться к диковатой пляске доброго народа было непреодолимо.
Однако путь Ниав внезапно преградила женщина, маленькая, хоть и выше многих танцующих малюток. Ниав, налетев на нее, едва не упала.
– Ну-ну-ну, милая, – строго сказала маленькая дама в совершенно сухом сером плаще, выставив руки перед собой, – не торопись так, побереги свое дитя.
Ниав, словно оглушенная, застыла перед ней, тяжело дыша. Безумие постепенно отпускало ее, оно ушло не совсем, но достаточно, чтобы за звуками музыки она услышала надрывный плач собственного сына. С неестественной готовностью повинуясь жесту незнакомки, женщина отдала мальчика в ее руки. Ши – а она, несомненно, была ши – нахмурилась и задумчиво погладила мальчика по золотистым кудряшкам, затем бережно спрятала под плащ – ребенок тут же затих – и поманила его мать за собой.
– Может, тебе, дорогая, это и невдомек, но мы в этих краях не любим, чтобы нас так уж назойливо преследовали и подслушивали, – тон ее был на удивление ворчливым для столь молодого голоса, – очень уж ты…легка на подъем, как я погляжу. Мужу твоему и за порог такую пускать не следует. Впрочем, ты-то мне как раз и нужна, какая удача…
Ниав пришлось наклониться, чтобы ясно слышать незнакомку, голос которой сливался с шелестом травы. Они уходили прочь от волшебного хоровода, и музыка быстро затихла, словно с каждым шагом они отдалялись от танцующих сразу на четверть мили. Остановились они совсем скоро. На склон легла полоса бледного света, когда перед незнакомкой открылась дверь, ведущая прямо вглубь одного из холмов. Ниав и тут пришлось последовать за ши, потому что та шла первой и уже внесла под холм ее сына. При зеленоватом свете гнилушек они двинулись вперед по длинному земляному коридору, потом свернули, снова свернули, еще и еще, пока не оказались в небольшой комнате. Главным предметом здесь было внушительное – во всяком случае, много больше того, что могло бы понадобиться маленькой ши – ложе из мха и причудливо сочетающихся с ним дорогих тканей, мехов и подушек. С потолка, подвешенные к пронизавшим холм змеистым кореньям, свисали пучки душистых трав, пол был мягким и, как показалось Ниав, даже теплым, словно ходишь по чему-то живому.
– Подойди, – велела женщина из мирного народа.
Испуганная гостья отметила теперь, какая гладкая и белоснежная у ши кожа, как печальны похожие на лесные озера темные глаза.
– Ты доверила мне свое дитя, – Ниав задрожала, заметив острые когти фейри, оказавшиеся у самого горла ее малютки. – Позаботишься ли ты о моем?
Ши потянула за край покрывала, открывая взгляду Ниав спящего на постели ребенка. Он был крупный, совсем как человеческий мальчик лет десяти, был ладно сложен, только кожа его имела неприятный землистый оттенок и, покрытая сетью странных морщинок, каких вы не увидели бы ни у одного старика, напоминала древесную кору. В целом вид его скорее наводил на мысль о болезни, чем о волшебном происхождении ребенка.
– Бузина, с которой он связан от рождения, умирает. Ваши жадные пахари взорали землю у подножия замкового холма, которая оставалась не тронутой сотни лет, и сильно повредили дереву, оказавшемуся у них на пути. К счастью, они были слишком ленивы, чтобы выкорчевать его. Мой сын умирает вместе с деревом, и теперь только человеческое молоко может вернуть ему силы. Если ты согласишься стать для него кормилицей на три ночи, я сделаю так, что до праздника летних костров ты сможешь видеть наши танцы и слушать нашу музыку без вреда для себя. Кроме того, в должное время мой народ отблагодарит тебя, ничего ради этого не жалея.
Она говорила быстро, боль и горечь в ее тихом голосе пробудили в сердце Ниав подлинное, не навязанное никакой магией сострадание. Она перевела взгляд со своего сына, мирно спящего на руках у ши, на умирающего мальчика и встала на колени у его изголовья. Кожа его, как на вид, так и на ощупь, оказалась совсем сухой, губы растрескались, но кровь на них не выступала. Грудь его едва вздымалась при вдохе, а глаза той ночью он так и не открыл.
Итак, освобожденная от власти одного колдовства, Ниав сразу оказалась под влиянием другого. Кроме того, она твердо намеревалась исполнить данное ши обещание и из-за природной своей доброты. Случилось так, что следующим же утром в ворота замка на полном скаку ворвался вороной конь: танист* клана принес весть о том, что накануне ночью люди Мак Меры угнали несколько коровьих стад вместе с тремя славными быками. Еще до полудня глава О'Горманов, собирая своих воинов по пути, устремился к восточным границам клановых земель. Тревожась за мужа и в то же время планируя новый побег в холмы, хозяйка замка отослала от себя окруживших ее назойливых женщин и стала ожидать заката, потому что была предупреждена, что никто из мирного народа не явится ей при свете солнца, чтобы указать верный путь. Когда зажигались первые звезды, она оставила сына на попечение одной из приближенных дам, выбралась из замка и пустилась в короткий путь среди холмов, следуя за блуждающим огоньком.
В ребенке из доброго народа произошли уже заметные перемены к лучшему. Его мать напевала странную бесконечную песенку ему на ухо, пока Ниав кормила его, и скоро он открыл глаза и сам уже слабо тянулся к кормилице. Красота его стала угадываться в искаженных болезнью чертах. Более дикая, чем красота его матери, она пугала и завораживала, как завораживает жертву хищник. Под двумя пронизывающими взглядами – его и маленькой женщины – краснеющая Ниав сидела без движения на ложе из мха, как ей казалось, много часов, и темные кудри мальчика щекотно касались ее покрытой мурашками кожи.
Минуло несколько ночей, проведенных Ниав под рукой у спящего мужа и по правую его руку – за пиршественным столом, когда празднование очередной удачной охоты или победы в стычке с соседями заканчивалось к рассвету. Женщину терзало смутное беспокойство, жажда и зов холмов, и, когда она уже вконец измучилась, ее грозящее вот-вот иссякнуть терпение было вознаграждено. Один из родичей мужа стал нахваливать ему оленей, что водились в лесу далеко на юге, и скоро уговорил его отправиться на охоту с тем, чтобы заночевать потом у него в замке, стоявшем ближе к тем местам. Выехали они до рассвета.
На этом, однако, везение Ниав и закончилось. Когда погасли сумерки того же дня, не успела она выбраться из замка и заметить путеводный огонек, как раздался шум погони. Всадники быстро нагнали и окружили женщину, застав ее на открытом взглядам пустынном склоне холма. Оцепеневшая среди громкого ржания лошадей и пляски факельного огня, она сжалась в комок, опустилась на сырую траву и не двигалась с места, пока муж, подъехав вплотную, не поднял ее на ноги. Когда же он пожелал узнать причину ее ночной отлучки, испуганная женщина готова была все ему рассказать, но, открыв рот, не смогла вымолвить ни слова. Смирив свою ярость, Галван О'Горман подсадил молодую жену на своего коня и увез в замок. На следующий день, поразмыслив о том, что влекло ее в холмы и кое-кого порасспросив, он ужаснулся при мысли об опасности, которой столько раз уже мог подвергаться вместе с матерью и Диан, его единственный и совсем еще беззащитный наследник. Пока старший О'Горман размышлял так, сидя с мрачным видом у камина после вечерней трапезы, мальчик, подойдя к нему, стал играть со шнурком его туники, смеясь и демонстрируя милейшие ямочки на щеках. Отец потрепал ребенка по золотистым волосам и внутренне содрогнулся: именно таких, золотоволосых и голубоглазых малюток обычно похищали жители холмов.
Вот как вышло, что кормилица из человеческого рода не явилась к фейри на третью, последнюю, согласно уговору, ночь. На девять месяцев поразила ее немота, однако других последствий нарушения обещания ей испытать не довелось. Каждое утро, когда муж стал отпускать ее от себя, она спускалась с замкового холма и стояла у кромки поля, рядом с высохшим стволом бузины. Когда дар речи вернулся к Ниав, она запретила кому бы то ни было прикасаться к дереву, но велела удобрять почву вокруг, и спустя некоторое время из земли появился побег, выросший из, казалось, мертвых уже корней.
***
Над полем, недавно вспаханным под озимые, кружили вороны. Ноги вязли среди комьев сырой земли, зато небо пронзительно синело, и в такой солнечный день удобно было пустить в глаза врагу луч-другой, отраженный от щита. Если только ты сам не стоишь к светилу лицом. Диан прищурился: четыре человека. Следовало обойти их половчее, например, свернуть к правой кромке поля, там самая крепкая изгородь – и спину прикрывать не придется.
Мужчины приблизились, и Диан скривился, снимая с пояса меч.
– Обходишь свои владения, воробьенок?*
– Кухулин тоже был невысок, брат. А это кто, твои оруженосцы? – хмыкнул Диан, указывая на троих незнакомых воинов, остановившихся за спиной Руарка О’Гормана.
Диан удивился глупости кузена, судя по расцветке плащей заключив, что двое незнакомцев – из клана Мак Мера. Нашел, с кем сговориться.
– Это мои люди, – дернул подбородком Руарк.
Ухмылка его не предвещала честного боя. Значит, не зря Диан прихватил с собой легкий круглый щит: не придется, боясь обвинения в трусости, отбрасывать его перед трусами, напавшими вчетвером на одного.
– Мне кажется, ты своих и чужих попутал, – Диан стал потихоньку обходить их. – Чья в тебе кровь, Руарк? Кому ты в верности клялся, в чьем доме ел и пил вчера, с кем охотился третьего дня?
– С вождем. Но ты во главе охоты скакать не будешь, мелюзга, и так надоел до смерти.
– Как скажешь, – скрипнул зубами Диан.
Вождь О'Горманов был нелепо, но жестоко ранен на охоте клыками дикого вепря. Что же обнаружит он, когда сможет встать с постели? Что многие, кому он доверял, поспешили признать его мертвым? Что знать перегрызлась за главное место за столом, стоило лишь дать ей протрезветь после его пиров? Что его наследник убит? Гораздо хуже – убит трусом и предателем, собственным двоюродным братом, опорочившим честь рода.
Первый рубящий удар он принял на окованную сталью кромку щита. Клинок соскользнул, а чтобы избежать следующего выпада Руарка, Диану пришлось только слегка пригнуться. Уворачиваться он мог долго. Мало кто умел соответствовать своему имени так, как он, значительно превосходя своих врагов не в росте и силе, но в скорости и ловкости*. «Оруженосцы», поначалу державшиеся в стороне, стали наступать, когда поняли, что их запыхавшийся в тяжелой кольчуге предводитель сам с О’Горманом не справится. Один из Мак Мера сумел достать Диана, попросту пробив его щит длинным и тяжелым наконечником копья – острие вскользь задело лоб О’Гормана. Он утер рукавом кровь, заливающую глаза и, отбросив щит, выдернул из-за пояса кинжал, который спустя несколько мгновений уже нашел сердце обидчика: труп Мак Мера с торчащей в подреберье рукоятью клинка рухнул на землю, тартан плаща беспомощно захлопал на ветру. Сородич убитого тут же с воинственным ревом бросился на Диана, сбил его с ног, но и сам не увернулся от подсечки. Они покатились по земле, и Диан, придушенный весом противника, потерял меч, а в борьбе за чужой был ранен в бедро. Дело, однако, стоило того. Освободившись от хватки второго обмякшего Мак Мера, Диан встал на колени и утер лицо. Слипшиеся от запекшейся крови и грязи волосы падали на глаза, силы иссякали. Он попытался подняться, но глупый, мощный удар древком копья в живот выбил из него весь дух, Диан съежился на земле, взвыл от боли и злости. Упущенный из поля зрения Руарк трусливо подошел сзади, дернул за плечо, заставляя выпрямиться, сжал шею медвежьей хваткой. Диан рванулся прочь изо всех сил, но чьи-то руки – должно быть, безымянный дружок кузена – удержали его, пока другая рука всадила нож в спину.
Небесная синева слепила. Тело, выгнутое от боли, обмякло. Диану казалось, что, проделав дыру между лопатками, сквозь него пробивается острый древесный корень. Он ждал смерти. В шум ветра и далекого леса вплелся едва различимый тоскливый и бархатистый голос флейты. Он разносился над пашней, креп, звал в темноту, как сильный прибой накатывал и уносил прочь от боли. Потом Диан услышал ругань и крики, недоумение в голосах его противников сменилось ужасом, безумный ужас отражался и на посеревшем лице Руарка, – он смотрел куда-то в сторону холмов, а потом исчез из поля зрения Диана. Послышалось странное чавканье, Диан почувствовал, что земля под ним стала мягкой, как трясина. Кто-то схватил его за ногу, и, не без труда повернувшись, он наблюдал, как, проседая, громко хлюпая, земля стала заглатывать живых и мертвых. Хрипя, за лодыжку Диана цеплялся Руарк, но тут на его руку безжалостно наступила чья-то нога. Придавленная кожаным сапогом конечность сразу ослабла и вскоре исчезла под землей вместе со всем телом. Стало очень тихо.
– Если я нарушу данное слово, пусть небо падет на меня и раздавит, пусть твердь разверзнется и поглотит меня, – незнакомый голос у Диана над головой мрачно повторил клятву предков.
Он различил высокий темный силуэт говорившего, прежде чем закрыть глаза и провалиться, наконец, в беспамятство.
*Танист – заместитель вождя клана.
*Имя отца Диана – Gealbhan - происходит от гаэльск. gelbann – "воробей".
* Dianach, Dian (как Диан Кехт))) - "быстрый, расторопный, быстро бегущий"
@темы: mine, the other side, figments, Aidean, Двери холмов
-
-
29.12.2013 в 00:28Класс!!! И сказка и сага в одном флаконе! А дальше? Дальше-то будет?! Появится же Эйдан из холма - тот самый сын бузины?
Порадовала!
Можно к себе утащить? В Драконью сокровищницу?
(У нас 29-е еще не наступило, так что я хорошие слова до завтра приберегу.
-
-
29.12.2013 в 00:37дальше будет, и Эйдан будет, а то ж, там все в процессе))) медленно пишу(
тащи, конечно, очень приятно будет попасть в такую сокровищницу
-
-
29.12.2013 в 00:48-
-
29.12.2013 в 01:15*усаживается в засаде в ожидании продолжения*
-
-
29.12.2013 в 01:25-
-
29.12.2013 в 01:33-
-
29.12.2013 в 05:37спасибо за прекрасную легенду
-
-
29.12.2013 в 10:14И наконец-то Ирландия! а то так соскучилась, что уж сама собиралась
fromdarkwater, поздравляю с днем рождения! Желаю тебе счастья, любви, удачи и, конечно, бесконечного вдохновения!
-
-
29.12.2013 в 15:03Вот теперь - с Днем Рождения!
***
К студеному зимнему водопою
Приходит мой Козерог
И синее небо с холодной звездою
Ложится у крепких ног.
Пусть жизнь искушает его суетою -
Он верен себе. И всегда
Останется светел, мудр и спокоен
Как зимняя эта звезда.
Одним словом, шоб нам, Козерогам, все было, и ничего за это не было.
Mervents, AAAAAAAAAa ЧТО Ж НЕ СОБРАЛАСь-ТО?!!!
-
-
29.12.2013 в 15:30-
-
29.12.2013 в 15:47Угу. Этого мы все хотим. Но ты там готовь, готовь пока свои секретные материалы.
-
-
29.12.2013 в 23:31Mervents, Так плавно течет, как река ох, как приятно такое слышать! *_*
и я присоединяюсь к Рыбе-Лис, Ирландии много не бывает, особенно когда такой автор берется
спасибо за поздравления! не описать, как приятно и вообще пока не верибельно, что вы такие у меня есть, в самую унылую зиму приходишь сюда, видишь ники и сразу
Рыбе-Лис, твои стихи
-
-
30.12.2013 в 00:01и с Днём Рождения Вас!))))
-
-
30.12.2013 в 00:47-
-
26.01.2014 в 13:39-
-
26.01.2014 в 20:23Но я тебе обесчаю, что Эйдины скоро выпадут в количестве. Но все равно етот текст бы очень хотелось дальше.
-
-
26.01.2014 в 22:16-
-
26.01.2014 в 22:25-
-
26.01.2014 в 22:38-
-
27.01.2014 в 09:47fromdarkwater, знакомое состояние